Главная
страница
Андреева Е.А.
(г. Томск, Томский
областной краеведческий музей)
О понятии ментальности/менталитета в современной России
Оговорка по поводу хронологии, впрочем, в данном случае
является излишней.
В “несовременной” России, судя по отсутствию этого понятия в
словарях и энциклопедиях, слово “ментальность” или его двойник-соперник
“менталитет” как лексические единицы русского языка не существовали (1). Зато у
всех в памяти их стремительное вторжение в нашу речь в конце 1980-х гг.,
заражение ими как научных, так и публицистических, популярных печатных изданий.
Понятие ментальность/менталитет уверенно вошло в лексикон
обществоведов, гуманитариев, но нередко в него вкладывается разный смысл. Для
отечественных общественных наук за имплантацией нового термина оказались во
многом новые объект изучения, проблематика, методология. Даже представители
одной дисциплины подчас демонстрируют совершенно отличные подходы к его
пониманию. Попробуем разобраться в существе разноречий и проследим за
некоторыми «приключениями» данного термина в отечественной научной литературе.
Экспансия нового понятия в России была связана со сломом в
эпоху Перестройки тесных идеологических рамок догматизированного и вульгаризированного
марксизма и шла, по крайней мере, по двум каналам.
Во-первых, благодаря трудам отечественных историков,
занимавшихся проблемами зарубежного средневековья и близко знакомых с
традициями использования в западной историографии “модного” термина, вошедшего
в историческую науку в 1930-х гг. Для российских специалистов исследования в
области истории ментальностей были связаны с выходом за рамки представлений об
односторонней обусловленности сознания материальными условиями жизни.
Во-вторых, через политическую и философскую публицистику,
обсуждавшую проблемы современного состояния России и перспектив ее реформирования,
очевидно связанных с умонастроениями соотечественников.
Каждая из названных сфер предложила свою русифицированную
транскрипцию иноязычного слова: ментальность и менталитет. Оба варианта укоренились
на равных в отечественной литературе и русском языке.
Существование двух терминов с размытым, сложным содержанием
стало причиной попыток развести их в значении. Так, некоторые исследователи
предложили рассматривать ментальность как “аспектное, частичное” проявление
менталитета, получающего в этом случае некий “общечеловеческий, всеобщий” или
иной интегративный смысл (2). Но большинством исследователей оба варианта
употребляются как синонимы. Так же и мы поступим в данной работе (3).
Во французской историографии, подарившей современным общественным
наукам понятие ментальности, многие ученые, столкнувшись с массой трактовок
этого термина, ныне намеренно уходят от его дефиниции, дабы не сковывать
творческие поиски исследователей (4). Есть сторонники подобной позиции и в
нашей стране. Они рассматривают менталитет (по крайней мере, отчасти) как некое
поэтическое обобщение, метафору, которая, естественно, не может вместиться в
тесные рамки научной терминологии (5). Но находится также немало таких, которые
стремятся дать строгое определение этому ускользающему из четких границ «феномену».
И их настойчивость можно понять: за ним скрывается новизна проблемы, манящие
глубины постижения субъективного в движении истории.
Выделим некоторые общие позиции в содержании, вкладываемом в
понятие ментальности, разделяемые, кажется, всеми отечественными исследователями.
Ментальность - это социально-психологические установки, автоматизмы и привычки
сознания, способы видения мира, представления людей, принадлежащих к той или
иной социокультурной, этнической общности, их “матрицы восприятия”, “культурные
коды”. Она имеет отношение к духовным ценностям данной общности, отражается на
поведении людей, знаковых системах культуры, в идеях и верованиях; включает в
себя неосознаваемые носителями данной
ментальности элементы.
Теперь о разногласиях. Является ли ментальность феноменом не
только коллективного, но и индивидуального сознания? Многие из исследователей
дают на это положительный ответ. Такая позиция сближает подходы к проблеме
менталитета специалистов социальных наук и психологов, для которых одним из
основных объектов исследований является личность. Иные исследователи, напротив,
настаивают на том, что “ментальность является по своей сути не индивидуальной,
а групповой характеристикой и отражает специфику отношения к миру тех или иных
социальных групп” (6).
Отрицание индивидуальной ментальности может показаться с
точки зрения психологии “экстремистски” социологизированным: сознание оказывается
оторванным от своих носителей. Но предмет споров в данном случае заключен не
столько в том, на каком уровне проявляется ментальность, сколько в том, какова
степень детерминированности индивидуума групповым менталитетом.
Некоторые ученые подчеркивают наличие определенной степени
свободы личности от стереотипов общественного сознания, пишут о ментальности
отдельных социальных групп, что подразумевает ее нетождественность “национальному”
менталитету, существование которого также иногда подвергается сомнению (7),
выделяют ментальность отдельного человека, которая отличается от групповой и
общенациональной (8).
Другой тезис подчеркивает примат коллективных форм
рассматриваемого феномена сознания: “Ментальности выражают не столько
индивидуальные установки личности, сколько внеличную сторону общественного
сознания, будучи имплицированы в языке и других знаковых системах, в обычаях,
традициях и верованиях” (9).
Исток разногласия здесь находится не просто в разных ракурсах
рассмотрения проблемы. Его можно увидеть в различном содержании, вкладываемом в
понятие ментальности. Во многом эти вопросы связаны с темой осознаваемости
элементов менталитета самими ее носителями.
В состав менталитета входят бессознательные структуры, что
является одним из существенных признаков рассматриваемого понятия. В настоящее
время это положение принимается в теории всеми исследователями. Скрытость
данного уровня сознания от людей прошлого, как пишет А.Я. Гуревич, стала
причиной того, что сама историческая наука обратила на него внимание только в
XX в. (10)
Но всегда ли стереотипы мышления и восприятия труднодоступны
осознанию современников? В рассуждениях по данному поводу отечественных
обществоведов можно заметить следующую тенденцию. Историки, изучающие
мировидение людей удаленных исторических эпох, пишут о малой осознаваемости
современниками ментальных структур. Утверждается, что для их выявления
необходим взгляд отстраненного наблюдателя, принадлежащего другой культуре,
обладающего иной ментальностью. Путем анализа отличий от современного
мировидения можно “раскодировать” “ментальные коды” людей прошлых эпох (11).
Но едва мысль ученого касается современности, становится
заметен крен в сторону большего признания возможности осознать менталитет, по
крайней мере частично, “пятнами” (12). Напомним, что общим местом многочисленных
дискуссий обществоведов о путях и перспективах развития России стал тезис о
том, что для успешности реформ в стране нужно принимать во внимание менталитет
ее населения. Естественно, для того, чтобы его учитывать, нужно его понять.
Встречаются даже утверждения, что ментальность не только поддается осознанию,
но ее формирование может стать объектом целенаправленной государственной политики
(13).
В чем причина большей “осознаваемости” менталитета в
настоящее время? В том, что люди современной эпохи в отличие от своих
предшественников обладают такой “умственной оснасткой” и интеллектуальной
мощью, которая позволяет расшифровывать даже собственные “ментальные коды”? Эта
способность у них появилась благодаря успехам исторической науки, этнологии и
возможности выявлять стереотипы своего сознания через сравнительный анализ
своей культуры с другими культурами?
Логические выводы из рассуждений авторов работ о
ментальностях подразумевают положительные ответы на данные вопросы. Во всяком
случае, принятие тезиса о принципиальной невозможности осознания менталитета
его носителями лишило бы отечественных исследователей современной России самой
возможности пользоваться этим понятием в своих научных изысканиях. Так что
включение осознаваемых структур в понятие ментальности, или принятие положения
о возможности хотя бы частичного осознания менталитета его носителями является
непременным предварительным условием приложения этого термина в исследованиях
настоящего времени.
При знакомстве с трудами российских обществоведов создается
впечатление, что ментальность людей современной эпохи не только более “рациональна”,
более осознаваема современниками, чем ментальности людей в прошлом, но и более
изменчива. Существенный пункт расхождений исследователей при обращении к
понятию ментальность - скорость ее изменения во времени, длительность ее
существования.
То, что менталитет трансформируется с течением времени, - очевидно, и это
“генетически” заложено традицией его изучения, основанной на противопоставлении
различных форм “исторических” ментальностей и современной.
Ментальность, в представлении сложившимся в рамках истории
далеких от современности эпох, меняется “чрезвычайно медленно”, на протяжении веков
(14). Оно не включает в себя конъюнктурные изменения, а только константы восприятия.
Иных исследователей можно даже упрекнуть в абсолютизации
постоянства стереотипов восприятия и мышления. Менталитет в их трактовке предстает
как некая сущность, раз и навсегда данная. Сформированный в период
этно/социогенеза, он, по их мнению, кардинально
не меняется (15).
Но многие историки новейшего времени, исследователи
современности, свидетели, участники стремительных изменений в том числе и в
общественном сознании, склонны видеть в ментальности более динамичное явление.
Так, например, С.И. Шрамко пишет о формировании нового менталитета - тоталитарного
в СССР и Германии - за чрезвычайно короткое историческое время (16).
Крайняя степень нестабильности общественного сознания также
оказалась связанной с термином “менталитет”. В научный оборот введено понятие
“кризисная ментальность”, то есть вызванное кризисом общественно-политической
жизни “дезинтегрированное массовое сознание, для которого характерны неустойчивость
и лабильность” (17).
Между двумя полярными воззрениями на скорость трансформаций
менталитета располагается представление о ментальности как сложной системе,
составляющие которой изменяются с разными скоростями. Ряд исследователей пишет
о наличии в менталитете “кратковременных и долговременных структур”, стабильного
ядра и текучей “периферии” (18).
С проблемой изменчивости ментальности связан вопрос о ее
формировании. Что ее формирует? Общий ответ - внешняя среда. Но при этом исследователи
по-разному оценивают значение для формирования ментальности различных аспектов
окружающего бытия.
А.Я. Гуревич, специалист по западноевропейскому средневековью
и знаток современных концепций ментальности в зарубежной историографии, подчеркивает
значение в этом процессе культуры: языка, воспитания, традиций, религии, -
настаивая на непрямой связи менталитета с материальным миром, бытом, которые
воспринимаются через стереотипы. Ментальность в этой концепции - призма, через
которую человек, общество воспринимают мир (19).
Немалая часть отечественных исследователей, не отрицая роли
культуры, как медиатора между поколениями, передающего духовные ценности и стереотипы
восприятия, подчеркивают значение для формирования менталитета также иных
факторов: природных (иногда даже биологических), социально-экономических,
исторических, политических. Причем степень их участия при формировании
менталитета может меняться во времени. Ментальность видится как результат
приспособления социума к долговременным условиям своего существования, как
стратегия (архетипы) выживания (20). В этой концепции ментальность не только
“сплачивает” социальную группу, поддерживает историческую преемственность
культуры этноса, но и, как правило, в большей степени способна
трансформироваться в ходе истории под воздействием новых обстоятельств.
Таким образом, в отечественном обществоведении сложилось
несколько концепций ментальности (в работах обществоведов они нередко “гибридизируются”).
Одна, назовем ее “классическая” или “академическая”,
опирается во многом на традиции в изучении истории ментальностей удаленных
эпох, сложившиеся в зарубежной историографии, и получила развитие в нашей
стране в ряде блестящих трудов.
Сторонники другого подхода к пониманию менталитета числят
среди своих предшественников не только французских историков школы “Анналов”,
но и отечественных мыслителей XIX - начала XX в. - Н.М. Карамзина, В.О.
Ключевского, Н.И. Костомарова, С.М. Соловьева, Н.А. Бердяева и др.,
задумывавшихся над феноменом русского “национального характера”, над истоками
его формирования. Предметом дум их современных последователей также являются
судьбы России и ее народа.
Если “академическое” понимание ментальности служит для
реконструкции мировидения ушедших эпох при отчетливом осознании временной дистанции
и отстраненности восприятия, то в другом случае основными вопросами
исследования являются не столько “каково прошлое?”, “какими были люди минувших
эпох?”, а - “каково настоящее и будущее?”, “какие мы и почему мы такие?”
Задающиеся этими проблемами лишены возможности “отстраненного” наблюдения за
объектом изучения, поскольку сами являются его частью и разделяют его судьбу.
Различие в положении исследователей в отношении объекта
исследования породило различные подходы в понимании ментальности. В приложении
этого понятия к настоящему времени таится для нашего обществоведения исток
“расширенного” толкования менталитета, когда он, подчас независимо от
теоретических выкладок исследователя, становится более “осознаваемым”, и в него
включают конъюнктурные, сравнительно быстротекущие изменения общественного
сознания, настроения, “систему идей” (21) - то, что бурлит в котле жизни
сегодня, обжигая современников.
Когда исследователи нашего времени обращаются к прошлому, они
прибегают к тому, что с точки зрения первой концепции выглядит “инверсией”:
погружаясь в глубины отечественной истории, пытаются там найти объяснение
сегодняшнего дня, глядя из прошлого, выверить изменчивое, стремительное
настоящее. Если “классическая” концепция ментальности исследует горизонтальный
срез истории в его статичности, то ее соперница закладывает глубокие шурфы в
толще времени, пытаясь добраться до первооснов явления. В поле ее зрения
попадает не только культура, поддерживающая устойчивость менталитета, но и возможный
источник различных трансформаций - весь “жизненный мир” людей в его развитии,
не только ментальные “константы”, но и “переменные” (тем более, что участникам
споров о будущем России их так хотелось порой найти).
Следует также отметить, что кроме вышеназванных, существует
еще один подход к использованию термина “ментальность” - “прагматический”.
Глубоко не вдаваясь в его зыбкое теоретическое, философское содержание, многие исследователи
уверенно оперируют им при характеристике ценностных ориентаций и поведенческих
реакций конкретных социальных общностей.
Примечания:
1. Хотя в психологической, социологической научной
литературе использовались слова с тем же корнем, по крайней мере, с кон. XIX в.
См.: П.А. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 35.
2. Л.В. Лесная. Менталитет и ментальные основания
общественной жизни // Социально-гуманитарные знания. 2001. № 1. С. 139; Н.В.
Солманидина. Менталитет как философское измерение российской истории в творчестве
В.О. Ключевского. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата
философских наук. Саранск. 2001. С. 10.
3. Хотя более “верным” был бы, на наш взгляд, вариант
“ментальность”, принимая во внимание существование в русском языке
единственного прилагательного с тем же латинским корнем mens - “ментальный”; тем не менее, стихия
языка развивается по своим “правилам”.
4. С.Г. Ким. История ментальностей: основные
характеристики // Методологические и историографические вопросы исторической
науки. Томск, 1996. Вып. 22. С. 11.
5. Политология: энциклопедический словарь /Под ред. Ю.И.
Аверьянова. М., 1993. С. 174.
6. А.И.Пальцев. Менталитет и ценностные ориентации
этнических общностей (на примере субэтноса сибиряков). Автореферат диссертации
на соискание ученой степени кандидата философских наук. Новосибирск, 1998. С.
9.
7. А.П. Огурцов. Трудности анализа ментальности //
Вопросы философии. 1994. № 1. С. 52.
8. Е.А. Шарипова. Менталитет личности:
философско-этический анализ. Автореферат диссертации на соискание ученой
степени кандидата философских наук. Уфа, 1999. С. 6.
9. А.Я. Гуревич. Проблема ментальностей в современной
историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып.
10. А.Я. Гуревич. Смерть как проблема исторической
антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей.
Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры. М., 1989. С. 116.
11. А.Я. Гуревич. Проблема ментальностей в современной
историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып.
12. А.Я. Гуревич. Ментальность // 50/50. Опыт словаря нового
мышления. М., 1989. С. 455; В.П. Визгин. Ментальность // Новая философская
энциклопедия. М., 2001. Т. 2. С. 525.
13. М.И. Еникеев Менталитет // Общая и социальная
психология. Энциклопедия. М., 2002. С. 239.
14. А.Я. Гуревич. К читателю // Одиссей. Человек в истории.
Исследования по социальной истории и
истории культуры. М., 1989. С. 8-9.
15. М.Б. Софиенко. Менталитет или химера // Проблемы
менталитета в истории и культуре России. Новосибирск, 1999. С. 22.
16. С.И. Шрамко. Маленький человек на рандеву с
постсоветской Россией // Проблемы менталитета в истории и культуре России.
Новосибирск, 1999. С. 20.
17. В.Н. Иванов, Г.Ю. Семигин. Ментальность политическая
// Новая философская энциклопедия. М., 2001. Т. 2. С. 526; А.А. Булыгина.
Кризисный менталитет как признак распада устойчивых социальных связей // Проблемы
менталитета в истории и культуре России... С.16; Политология: энциклопедический
словарь. М., 1993. С. 175.
18. А.А. Вилков. Менталитет крестьянства и российский
политический процесс. Автореферат диссертации на соискание ученой степени
доктора политических наук. Саратов., 1998. С. 19; О.С. Поршнева. Менталитет и
социальное поведение рабочих, крестьян и
солдат России в период первой мировой войны (1914-1918 гг.). Автореферат
диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук.
Екатеринбург, 2000. С. 39; А.И. Рёдель. Российский менталитет: к
социологическому дискурсу // Социальные исследования. 2000. № 12. С. 117.
19. А.Я. Гуревич. Смерть как проблема исторической
антропологии... С. 116.
20. А.А. Вилков. Менталитет крестьянства и российский
политический процесс. Автореферат диссертации на соискание ученой степени
доктора политических наук. Саратов, 1998. С. 13; Л.В. Данилова, В.П. Данилов.
Крестьянская ментальность и община // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX
вв.). М., 1996; Л.В. Милов. Природно-климатические факторы и менталитет
русского крестьянства // Менталитет и аграрное развитие России...С. 56; Б.П.
Шулындин. Российский менталитет в сценариях перемен... С. 53.
21. З.И. Левин. Менталитет диаспоры (системный и
социокультурный анализ). М., 2001. С.9.
Автор: Андреева Елена Анатольевна, аспирантка кафедры истории и документоведения исторического факультета Томского государственного университета, старший научный сотрудник Томского областного краеведческого музея.
E-mail: efaaa@tomsk.ru