Главная страница

Шуранова Е.Н.

(г. Кемерово, Кемеровский государственный университет)

Политическая элита Сибири в первой половине 1920-х годов: некоторые черты психологического портрета

 

Поведение политической элиты в непростой переходный период, каким являлись 20-е годы, представляет немалый интерес. Что за мотивы ею двигали, какие внутренние конфликты могли испытывать эти люди?

Первые два года нэпа не принесли облегчения сельскому хозяйству Сибири, поскольку экономическая разруха, усугубленная неурожаем и голодом в главных хлебопроизводящих районах, обусловливала дополнительную нагрузку на регион, ставший главной продовольственной базой Советской России. В связи с этим воспроизводились свойственные периоду военного коммунизма чрезвычайные методы взимания продовольственного налога. Какова же была реакция высшего руководства региона на сохранение «чрезвычайщины» в то время, когда новая экономическая политика обещала облегчение крестьянам?

В условиях испытываемых страной продовольственных трудностей сибирским руководством была проявлена инициатива по внедрению более жёстких методов взимания налога. Предполагалось использовать революционный трибунал для суда над скрывшими объекты налогообложения и злостными неплательщиками. Но центральные органы власти не решились поддержать столь явное нарушение законодательства, и руководителям Сибири пришлось искать обходные пути. В частности, местные партийные комитеты должны были обеспечить подходящий кадровый состав народных судов. При этом Сибирское бюро ЦК РКП(б) считало, что борьба с уходом от налогообложения носит политический характер и является по существу классовой борьбой.

Это настроение показывает фрагмент изданной Сибагитпродтройкой (агитационной продналоговой тройкой Сиббюро Центрального комитета партии) брошюры «Обязанности продинспекторов по единому натурналогу»[1]. Анализируя этот текст, выделим два параметра: крестьянство и его отношение к налогу и продинспектуре. Представим данные в виде таблицы:

 

Что собой представляет крестьянство	Отношение крестьянства к налогу и продработникам
не разбирающееся в самой сути дела тёмные массы тёмный малосознательный человек несознательность малосознательные массы враждебно (к Советской власти) настроен-ные отдельные лица или группы весьма опасное враждебное окружение	недовольство тяжестью налогов противодействие налогу совсем не заплатить отвертеться от части налога сознательное недовольство злой умысел сознательная борьба с налогом вражда к продинспектуре враждебность, вражда необходима борьба с крестьянством путём убеждения применять не одни только меры убеждения

 

Отсюда следует, что продовольственные работники должны вести себя соответственно. Параллельно такой «накачке» высказывается положение, что продинспектор защищает интересы крестьян: выявляя неплательщиков и заставляя их внести налог, продинспектор освобождает исправных плательщиков от дополнительного бремени. Но эти доказательства звучат гораздо менее убедительно в эмоциональном плане по сравнению с пассажами о враждебности тёмного крестьянства.

Мы видим, что Сиббюро ЦК РКП(б) насаждало недоверие к крестьянам среди продовольственных и советских работников среднего и низшего звена. Несмотря на осторожную позицию Центра в отношении использования ревтрибунала для наказания неплательщиков налога, едва ли можно предположить, что такая характеристика крестьянства была инициативой исключительно агитационно-пропагандистского отдела Сиббюро ЦК. Подобный подход к сибирским крестьянам явно был свойственен большинству высших руководителей Коммунистической партии. Однако они стремились проявить тактическую гибкость: и налог собрать, и не допустить слишком грубых нарушений законности.

Член Сибирского бюро ЦК РКП(б) И.И. Ходоровский в отчётном докладе Сиббюро на V Омской губернской партконференции (конец сентября 1922 г.) выразился достаточно ясно: «Метод кампании установлен следующий: все средства нажима вовремя и решительно». И аналогично – в заключительном слове по докладу: «Ошибки прошлого проистекали из тяжёлых условий, в которых протекала продработа. Неправильно такое понятие, что без репрессий и без нажима можно взять продналог. Наоборот, нажим необходим, как можно скорее…»[2]. Под «ошибками прошлого» подразумевались крайне жёсткие методы взимания продразвёрстки, вызвавшие антикоммунистическое повстанческое движение.

Таким образом, применение силы в отношении сибирского крестьянства становилось неизбежным. Возникает вопрос: неужели руководство Сибири не отдавало себе отчёта в тяжёлом положении аграрного сектора и крестьянства? Тем более что ещё свежа была память о Западно-Сибирском восстании 1921 года, да и не везде был ликвидирован так называемый политический бандитизм. Однако опыт показал, что Советская власть была в состоянии подавить крестьянские мятежи вооружённой силой, и это являлось первой причиной того, что Сибревком и Сиббюро ЦК РКП(б) не боялись занимать суровую позицию.

Во-вторых, высшему руководству Сибири было известно о ситуации в стране. В рассматриваемый период уже была отлажена чёткая и многосторонняя система информации, которая стекалась в вышестоящие органы по разным каналам: от государственных органов (исполкомов советов разных уровней, а также ВЧК-ГПУ), партийных структур, подразделений Красной армии и частей особого назначения (ЧОН). Партийные и государственные руководители хорошо знали, что масштабы голода в Поволжье и других районах европейской части страны намного катастрофичнее, чем в Сибири, где отдельные районы тоже испытывали голод. При этом функционеры всех уровней прекрасно понимали, что трудности, испытываемые сельским хозяйством региона, и бедственное положение сибирского крестьянства вызваны повышенным изъятием продукции в период продразвёрстки и первых двух налоговых кампаний.

В-третьих, усердие высшего руководства Сибирской области было обусловлено желанием как можно лучше выполнить распоряжения Центра о взимании налога и вывозе хлеба из Сибири в Европейскую Россию. Это намерение могло мотивироваться как чисто карьеристскими соображениями, так и прочно усвоенными представлениями о партийной и государственной дисциплине, о приоритете интересов социалистического строительства в Советской республике, а скорее всего – смесью того и другого.

Наконец, в крестьянах не видели людей – равных себе, которых следует если не уважать, то хотя бы не унижать. Партийные и советские работники, кроме волостного уровня (да и на этот этаж управления стремились направить рабочих), в подавляющем большинстве были для Сибири чужими людьми, не сибиряками и не крестьянами по рождению. Их, по всей вероятности, шокировала относительная зажиточность сибирского крестьянства, здешнее земельное изобилие в сравнении с малоземельной и менее сытой европейской частью России. К тому же взгляды партийцев на крестьянство обусловливались марксистско-ленинским представлением о его двоякой природе – труженика и собственника, причём недавние эпизоды классовой борьбы крестьян против коммунистической власти заставляли усматривать в крестьянине, особенно сибирском, прежде всего собственника, иначе говоря – мелкого буржуа, заведомо враждебного делу строительства коммунизма. Кроме того, по-видимому, представители власти «мстили» крестьянству за то, что оно живёт на основе многовековой традиции (значит, с их точки зрения, является отсталым), а они, люди, строящие новое общество, с этой традицией принципиально порвали. Чтобы насадить новое миропонимание, обряды, символику, следовало уничтожить прежние как можно скорее. Для этого не грешно морально (а если понадобится, то и физически) раздавить носителей старого.

К этим рассуждениям добавим несколько конкретных штрихов. Один из фигурантов нашего исследования – А.М. Поволоцкий, в начале 1922 г. выполнявший обязанности председателя Алтайской губернской продовольственной комиссии. Затем он пошёл на повышение: стал заместителем председателя Сибирской продовольственной комиссии, а в 1924 г. занял должность полномочного представителя Наркомата финансов по Сибири. Так какого же рода люди стремительно поднимались «наверх» в эпоху перемен? Проследим его деятельность в первой половине 20-х гг. К ноябрю 1922 г. выявилось отставание по уплате налога в Омской губернии. Товарищ Поволоцкий (тогда зампредседателя Сибпродкома) не без цинизма и демагогии писал о том, что омичи наконец-то «спохватились» и прекратили «нытьё» о неурожае и разорении губернии. Теперь они исправно вносят натуральный налог, причём пострадавшие от неурожая уезды выполнили задание раньше других. А дело в том, что 25 октября 1922 г. Омский губпродкомиссар издал распоряжение, гласившее: «Нужно развить бешенный (с двумя “н”, видимо, получается более бешено. – Е. Ш.) нажим, заставить завертеться всё вокруг нашей работы». В таком духе был издан приказ председателя Сибпродкома за подписью его заместителя Поволоцкого от 5 ноября по Ключевской волости Славгородского уезда Омской губернии. Приведём его фрагмент: «§ 5. Железной рукой беспощадно карать всех уклоняющихся от выполнения своих обязанностей, как членов сельсоветов, так и отдельных граждан неплательщиков. § 6. Волисполкому твёрдо запомнить, что за проявленное малодушие, бездействие власти, расхлябанность и слабость, он в первую очередь понесёт ответственность перед судом Революционного трибунала. § 7. Внедрить в сознание граждан, что никакой речи о скидке и льготах не может быть и что за уклонение от этого приказа полностью и в срок, будут применены самые суровые меры воздействия». Этот приказ порождал соответствующий настрой и соответствующие методы. В итоге в Сиббюро и в Центральный комитет партии потоком пошли письма о многочисленных нарушениях и издевательствах над крестьянами, творимых продработниками и приданными им в помощь красноармейскими частями. Авторами этих писем были преимущественно коммунисты, советские работники уездного уровня; шла информация и по линии ГПУ. Приведём только один факт: «В южной части Славгородского у[езда] пом[ощник] ст[аршего] инспектора, въезжая в деревни с находящимся в его распоряжении кавотрядом приказывает сельсоветам сзывать крестьян, якобы для зачтения скидок налога. Собравшиеся окружаются кавалерией, подаётся команда: “обнажить шашки и приготовить к стрельбе пулемёт”, - после этих приготовлений задаётся вопрос: будут ли они платить продналог...».

Характерно, что в январе 1923 г. президиум Омского губернского комитета партии счёл работу Славгородской уездной оперпродтройки (оперативная тройка по продналогу – специально создаваемый орган, в который входили: секретарь партийного комитета, председатель исполкома совета и начальник местного органа ГПУ) удовлетворительной и постановил оставить всех работников на своих местах, и только в будущем году перевести их на другую работу[3]. Такая оценка действий продовольственников как нельзя лучше показывает приоритеты властей и их чуждый крестьянству образ мыслей.

Сиббюро ЦК РКП(б) вынуждено было начать расследование, чтобы «виновных в безобразиях немедленно предать суду». Возникает вопрос: если главным было взять хлеб у сибиряков, что же тогда обеспокоило высшее партийное руководство региона, в том числе члена Сиббюро, полномочного представителя ГПУ по Сибири И.П. Павлуновского? По всей видимости, то, что грубое поведение продработников подрывало престиж Советской власти и могло вызвать политические осложнения вплоть до крестьянских волнений и восстаний.

Прошло два года, и А.М. Поволоцкий, будучи уже уполномоченным Наркомата финансов по Сибири, – очевидно, в силу партийной дисциплины – писал в совершенно иной тональности: государственное хозяйство надо увязать посредством рыночного механизма с интересами крестьян – и сделать это так, чтобы последние почувствовали свою выгоду[4].

Едва ли можно предположить, что поворот во взглядах Поволоцкого (и многих других руководителей сибирской парторганизации) обусловлен искренним переосмыслением роли крестьянства в социалистическом строительстве. Он был вызван тем, что поменялась политика: теперь следовало повернуться «лицом к деревне». Было смягчено налогообложение, стали проводиться масштабные и весьма детальные комплексные обследования деревни – от экономического положения районов и индивидуальных хозяйств до жизни сельских партийных ячеек и характеристики отдельных коммунистов. Думается, однако, что отношение высшего сибирского (да и центрального) начальства к крестьянству в принципе не изменилось. Оно по-прежнему рассматривалось не как полноправный участник создания нового общества, а как ведомый рабочим классом союзник или, скорее, попутчик. Советская власть и Коммунистическая партия преследовали вполне прагматическую цель вовлечь крестьянство в социалистическое строительство и этим расширить свою социальную базу. Это подтверждается и скорым возобновлением «чрезвычайщины». В Сибири оно наступило после поездки И.В. Сталина в январе 1928 г. по городам хлебопроизводящих районов и не вызвало, судя по документам, внутреннего протеста у большинства сибирских партийных и советских функционеров.

Вновь обратимся к примеру. А.М. Розе тоже сделал неплохую карьеру, оставаясь твердым сторонником государственной дисциплины. В 1923 г., занимая должность председателя Омского губисполкома, он отмечал среди прочих факторов сокращения посевных площадей в Омской губернии неурожай 1920 и 1921 гг. и в связи с этим отсутствие семенного материала; большое изъятие сельскохозяйственных продуктов и лошадей для нужд государства и армии. Им выстраивается на первый взгляд убедительная, хотя и внутренне разнородная логическая конструкция. Переобложение крестьянских хозяйств видится лишь одной – и даже как будто не главной – причиной уменьшения посева. Причём в одном «пакете» им рассматриваются явления, приведшие к снижению посевных площадей в текущем году, и общие предпосылки слабого роста сельскохозяйственного производства. По-видимому, губернский руководитель стремился решить одновременно несколько задач: представить объективную картину состояния сельского хозяйства, убедить в её правильности читателей журнала – и при этом продемонстрировать лояльность Советской власти.

Более откровенным был товарищ Розе в документе «для внутреннего пользования» − докладе о работе исполкома за первую половину 1923 г. на имя председателя ВЦИК М.И. Калинина. Он констатировал «тяжёлое положение сельского хозяйства, а с тем и продовольствия в губернии». В материалах к отчётному докладу губисполкома за октябрь 1922 – сентябрь 1923 г. указывалось, что в новом сельскохозяйственном году, по причине ряда неурожайных лет, налог оказался обременительным, а Омская губерния из хлебопроизводящей превратилась в хлебопотребляющую[5].

Рассмотрим ещё один документ, вышедший из-под пера А.М. Розе, теперь уже уполномоченного Наркомата земледелия РСФСР по Сибири, – докладную записку о фактическом срыве сбора семенной ссуды в Енисейской губернии в 1924/25 налоговом году. Уполномоченный указывает следующие причины. Во-первых, это неподготовленность и инертность аппарата земельного управления губисполкома, недостаток внимания с их стороны к этому вопросу, затягивание сроков. Во-вторых – решение Енисейского губисполкома об исключительно денежной форме выплаты ссуды, тогда как целесообразнее было бы установить также и натуральную форму. Но более всего внимания товарищ Розе уделил третьей причине – отказу от нажима. Он ссылается на присланное ему секретное отношение начальника Енисейского губземуправления, который пишет, что «можно было бы ещё применить такой же способ воздействия, какой был применён в Иркутской губернии, где снимали последнюю рубашку с мужика, но от этого Губисполком отказался, считая по причинам политическим применение в данный момент такого способа абсолютно невозможным». (Действительно, на территории Енисейской губернии только в 1925 г. были ликвидированы последние очаги политического бандитизма). А в Иркутской губернии, исполняя категорическое указание Сибревкома и Сибкрайкома партии, губисполком принял просто замечательные методы, в частности, у отдельных граждан было конфисковано имущество. «В итоге этих мер население семссуду всё же не платило, а также отказалось от покупки конфискованного имущества. ГИК (губисполком. – Е.Ш.) видя сознательное уклонение от уплаты семссуды сделал распоряжение о вывозе для продажи конфискованного имущества в другие районы, в результате чего хозяева своё имущество разобрали обратно и внесли зерном задолженность по семссуде». И далее: «Указанный способ нажима… отрицательной стороны “политически” не имел, а всё дело заключалось в укоренившейся за годы революции у населения взгляде “не платить, а потом сложат”». Какой, однако, циничный подход! Сибземуправление даже внесло ходатайство перед Сибревкомом о привлечении руководящих органов Енисейской губернии к судебной ответственности[6]. Вот так и рассуждал А.М. Розе: пусть положение и непростое, но крестьянин всё равно обязан выплачивать налог и государственную ссуду.

Ещё один наш персонаж – уполномоченный Наркомата земледелия по Сибири Кашников. В докладной записке «К вопросу о работе в деревне», составленной им специально для Сибревкома в апреле 1923 г., он писал: «Мы имеем в перспективе бесспорную катастрофу полевого хозяйства если не будет приостановлено падение урожаев», приводя в подтверждение цифровые данные. Особенно заметным было это в Западной Сибири, которая пострадала от неурожая 1923 г., и наиболее резко – в её главном хлебородном районе, Омской губернии. Наряду с этим уполнаркомзема констатировал уменьшение обеспеченности населения продовольствием и скота – кормами. Товарищ Кашников предлагал два главных средства решения проблемы: «Рынок – вот ключ города к укреплению хозяйства деревни, а через него и к укреплению всего государственного строя…». Специальный раздел докладной записки был посвящён перспективам бедняцких хозяйств. Подчёркивалось, что хозяйства мелкие и «нижесредние» для своего развития нуждаются в оборотных средствах и в длительном периоде для накопления их своими силами, для чего необходимо развивать торговлю и разделение труда в деревне[7]. Мы видим, что представитель Наркомзема, хорошо зная положение дел в сельском хозяйстве Сибири, предлагает вполне рациональные, практичные пути выхода из кризиса.

Таким образом, становится очевидным, что «наверх» попадали не только более образованные, развитые персоны, но именно люди, которые склонны были тщательно выполнять распоряжения вышестоящих органов. Не случайно появление анекдота о коммунисте, проходившем чистку. На вопрос, колебался ли он когда-нибудь, тот ответил: «Колебался. Но вместе с генеральной линией». Ну не о Поволоцком ли сказано?! Ответственные работники высокого уровня были хорошо информированы о действительном положении вещей, и не могли не осознавать в ряде случаев расхождения интересов региона и страны в целом. Можно предположить, что это порождало у них внутренние конфликты, возможно, подавляемый протест. Однако как дисциплинированные функционеры, отдавая приоритет общегосударственным и партийным интересам, свои душевные и ролевые конфликты они стремились игнорировать (не афишировать) или побеждали усилием воли. Вероятно, в ряде случаев неразрешимость подобных противоречий, необходимость заглушать в себе голос здравого смысла приводила к массовому пьянству как среди лиц, работавших в органах власти и управления, так и среди рядовых партийцев – но это отдельный сюжет.