Главная страница
Чуркин М.К.
(г. Омск, Омский государственный педагогический университет)
К вопросу об эмоционально-психологическом аспекте
адаптационных возможностей мигрантов в
процессе переселения и обустройства на новых местах
(на материале переселенческого движения в Западную
Сибирь крестьянства Черноземного Центра России во второй половине XIX – начале
XX вв.)
История
аграрной колонизации Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX вв. –
одна из ярких иллюстраций территориального распространения русской оседлости на
восточные окраины страны, вовлечения в состав российского государства обширных
пространств, мобилизуемых для нужд сельского хозяйства и, прежде всего
земледелия. В силу означенной специфики, процесс колонизационного освоения
Западной Сибири характеризовался рядом стабильных параметров, к числу которых
следует отнести: гомогенность социального состава мигрантов, массовость и
цикличность переселенческого движения в регион, разнообразное территориальное
представительство участников переселений, изначально определившее в миграционном потоке мощное полиэтническое и
поликонфессиональное представительство.
Существенным
моментом в крестьянской колонизации Зауралья стало то обстоятельство, что
переселенцы попадали в Сибири не на безлюдные земли, а в анклавы, населённые
потомками представителей первой волны земледельческой колонизации региона –
старожилами, а также коренным населением – инородцами, обладавшими своеобразным
набором социо-культурных представлений, соответствовавшими местным условиям
хозяйственными традициями и особенностями быта. Пополняя сельское население
Сибири, переселенцы испытывали на себе влияние новой климатической,
географической, этнической, социальной, психологической среды и,
приспосабливаясь к новым условиям жизни, были вынуждены согласовывать с её проявлениями
своё поведение.
Принимая во
внимание, что понятие «адаптация» (приспособление) отличается семантической
ёмкостью и многослойностью, являя собой перманентный процесс, происходящий в
системе человек – среда (географическая, социальная, политическая и т.д.),
представляется актуальным выявление базовых личностных типов в переселенческом
движении с точки зрения эмоционально-психологических особенностей поведения
мигрантов, определивших в конечном счёте темпы и
эффективность преодоления ими адаптивных барьеров – мировоззренческих,
временных и ситуативных.
Изучение
воздействия особенностей личности, способствующих перемещению в новый регион и
обуславливающих стабильность пребывания в нём, не входило ранее в круг
исследовательских задач исторической науки. При характеристике данного процесса
оценивались преимущественно очевидные реакции индивидов, возникавшие при
адаптации вследствие непосредственного действия объективных условий:
природно-географических (климат, особенности ландшафта, фактор расстояния) и социально-психологических
(стереотипы поведения жителей региона). Анализ адаптационных процессов
производился безотносительно учёта отдельных психофизиологических особенностей
участников миграций.
В ходе
специальных исследований, произведённых во второй половине XX столетия на стыке
социальной психологии и физиологии, учёным удалось установить, что на всех
этапах миграции происходит постоянный селективный отбор преадаптированных
личностей в популяции. В результате, в общем миграционном потоке у индивидов
обнаруживается различная степень включённости в переработку новой информации,
характеризующаяся как логико-вербальными (левополушарными), так и
пространственно-образными (правополушарными) реакциями на сложившуюся ситуацию.
Направленные исследования в этой области, позволили установить, что в
интенсивно осваиваемых районах достоверно возрастает частота лиц с
преобладающим правополушарным типом, удельный вес которых достигает 30 % (1). Такой характер селективности может определяться тем, что лица с
преимущественным реагированием на дополнительные нагрузки увеличением
активности правого полушария обнаруживают наименьшее снижение функциональных
возможностей при перемещении в новый, существенно отличающийся по условиям
среды регион, тогда как лицам с доминированием левополушарного типа является
свойственным большая напряжённость механизмов интрапсихической адаптации.
Руководствуясь
означенной теорией, а также допуская её универсальный,
вневременной характер, становится реальным вычленение из миграционной массы
применительно ко второй половине XIX – началу XX вв. определённых личностных
типов, обладавших различным уровнем адаптационной готовности и способности к
преодолению адаптивных барьеров.
● К
первой группе относились аффективно-ригидные
личности, миграция которых, применительно к исследуемому периоду, являлась
следствием определённых концепций, включавших представления о недостатках и
достоинствах прежнего и нового регионов. Комплексные опросы
крестьян-переселенцев из губерний Чернозёмного Центра, подкреплённые всесторонним
изучением их имущественного и бытового положения в местах домиграционного
размещения показали, что относившаяся к этому типу часть потенциальных
переселенцев отчётливо представляла себе не только причины своих экономических
затруднений (малоземелье, увеличение плотности населения), но и располагала
достаточными ресурсами для реализации своих планов, а также достоверными
сведениями о регионе предстоящего вселения. Показательным материалом,
иллюстрирующим существование такой группы земледельцев в переселенческом
процессе, может послужить сообщение Малоархангельского уездного съезда
Орловской губернии господину орловскому губернатору, где приводились списки 12
крестьянских семей, ходатайствующих о переселении в Барнаульский уезд Томской
губернии. Из данного документа следует, что 11 домохозяев «уже посылали ходоков
в Алтайский округ, которые отыскали место для посёлка и произвели посев, а
также распродали имущество на родине, выручив достаточно средств на обзаведение
и устройство хозяйства на месте переселения…» (2).
Важным в
этом отношении является и свидетельство
видного переселенческого чиновника А.А. Чарушина о положении
переселенцев из Курской губернии, образовавших одноимённый посёлок в Мариинском округе Томской
губернии. А.А. Чарушин писал: «Курские переселенцы, за малым исключением,
пришли на участок со своими средствами, устроились и в настоящее время обладают
продовольственными средствами вполне достаточными. Из 28 семей в этом посёлке
27 имеют свои дома, 86 штук рабочего и рогатого скота, засеяли под озимые 15
десятин земли, заготовили сена больше, чем требуется для прокормления скотины»
(3). Сопоставляя приведённые данные с материалами по оценке
миграционных возможностей этой же группы семей в период выхода на переселение,
выясняется, что ещё за два года до непосредственного акта миграции, курские
крестьяне посылали в Мариинский округ 2 ходоков для осмотра земли, планомерно
распродавали имущество, выручив в среднем от 350 до 400 рублей на семью, что и
позволило большинству домохозяев сразу встать на ноги в регионе
водворения (4).
Таким
образом, лицам, представлявшем в переселенческом движении аффективно-ригидный
тип было свойственно сохранение и поддержание на всех отрезках адаптации
первоначальных представлений о регионе вселения, основанных на реальном знании
о преимуществах и недостатках, связанных с самим актом переселения. В целом,
подготовленность данной группы крестьян к миграции, способствовала относительно
быстрому и безболезненному преодолению адаптивных барьеров.
●
Вторую группу составляли гипертимные
личности, миграционное поведение которых было вызвано их природной
активностью, стремлением к побуждающим ситуациям, высокой мобильностью и
склонностью к оптимистической оценке перспективы. Мигранты, относившиеся к
гипертимному типу, как правило, являлись инициаторами выхода на переселение,
обладали лидерскими способностями, свободно ориентировались в экстремальных
ситуациях. Преимущественно из этой категории крестьян вербовались мирские
ходоки для осмотра и закрепления за обществом участков будущего водворения.
Данный тип личности в миграции можно охарактеризовать словами С. Швецова:
«…серьёзный, умный, дельный мужик…, который знает на память все железнодорожные
станции и переселенческие участки» (5). Активная жизненная позиция и непреклонная
уверенность в собственных силах гипертимных личностей в переселении, укрепляли
их лидерский авторитет, способствовали вовлечению в переселенческое движение
широких крестьянских масс. Опрос переселенцев из чернозёмных местностей
Европейской России, пришедших на заготовленные для них участки в Томской
губернии в 1887-1888 гг. показал, что из 3 605 мигрантов – 1/3 крестьян в
своих действиях (от принятия решения о переселении до обустройства и
водворения) руководствовалась советами ходоков (6).
Мобильность,
лёгкость вхождения в новую ситуацию, высокий энергетический потенциал
значительно облегчали носителям гипертимного темперамента эффективную адаптацию
в условиях Сибири, способствовали относительно безболезненному преодолению
адаптивных барьеров. Однако те же черты и постоянная потребность в побуждающих
ситуациях обуславливали сохранение в этой группе перманентной миграционной
активности, что проявлялось в частых внутрирегиональных миграциях этого слоя
российских переселенцев. Факт существования подобного типа личности в
переселенческом движении второй половины XIX – начала XX вв., подтверждается
многочисленными косвенными и прямыми свидетельствами, содержавшимися в отчётах
переселенческих чиновников, материалах по исследованию экономического положения
и быта переселенцев, водворённых в населённых пунктах Западной Сибири. Так,
представитель тобольского губернского совета по крестьянским делам, в отчёте на
имя губернатора об осуществлении выдачи ссуд на домообзаводство
крестьянам-переселенцам за 1894 год, сообщал, «что он не имеет возможности
выдать таковые многим семьям, в виду их нахождения в неизвестной отлучке» (7).
Чиновник по крестьянским делам Спасского участка Каинского округа, по поводу
прошения курских переселенцев о пособии докладывал в МВД о том, что оказать
вспомоществование не представляется возможным, так как многих крестьян либо уже
нет на месте, либо они могут в ближайшее время «выбыть в другие места» (8). По
изысканиям А.А. Кауфмана, из четырёх округов Тобольской губернии (Тарского,
Тюкалинского, Курганского и Ишимского) за период с 1888 по 1890 гг. выбыло по
неизвестным причинам в другие местности Сибири – 12 семей переселенцев из
чернозёмных областей Европейской России (9). В общей сложности, как следует из
материалов переписи 1897 года, в пореформенный период, во вторичных миграциях
приняло участие более 50 тысяч крестьян (10).
Стереотипы
поведения данной категории крестьян, наиболее предметно описаны С. Швецовым,
отмечавшим, что «им свойственно с лёгкостью бросать насиженное место и безо
всяких причин менять его на новое, часто гораздо худшее» (11). Воронежские
переселенцы Шишкин и Верещагин, отягощённые большими семьями, встав в Сибири на
ноги, занялись купеческим делом и вновь переселились. Крестьянин Никита
Баранников перед свом уходом из деревни Змеево Алтайского округа Томской
губернии, имел 15 пар волов, до 20 рабочих лошадей, до 50 голов молочного
скота, 150-200 овец. Через 8 лет его потянуло из Змеева
и он переселился в Павлодар, где, по слухам, вновь обеднел и снова думает
перебираться куда-нибудь (12).
●
Наконец третий тип личности в миграции был представлен людьми, поведение
которых определялось недостаточной способностью соблюдать принятые в новом
окружении правила и нормы, учитывать при построении поведения собственный
негативный опыт и склонностью к немедленной реализации побуждений в
непосредственном поведении. Основной причиной миграции в этой группе были
предшествовавшие ей нарушения социально-психологической адаптации, выражавшейся
в недостаточной успешности деятельности, в неспособности к адекватной
организации межличностных отношений в коллективе.
Значительный
пласт потенциальных «неудачников» был представлен в переселенческом движении
второй половины XIX – XX вв. крестьянами, шедшими в Сибирь самовольно, поскольку
уже сам по себе факт нелегитимного обращения к миграции часто являлся
признаком наличия внешнего или
внутреннего конфликта. Группа семей самовольных переселенцев
из Воронежской и Курской губерний, ходатайствуя об устройстве в Алтайском
горном округе, описывало своё положение как «крайне безвыходное», объясняя
сложившуюся ситуацию тем, что «распродали всё имущество на родине, а средства
полностью истратили на переезд» (13). Беднейшие крестьяне Землянского
уезда Воронежской губернии, распродав всё имевшееся у них имущество, явились к
губернатору с жалобой на то, что им «не выдали до сих пор увольнительных
свидетельств» (14). Чиновникам по крестьянским делам, выяснявшим обстоятельства
переселений мигрантов, часто приходилось слышать объяснения такого рода: «…увольнительного
приговора не получил…ушёл с места воровски, убёгом,
чтобы волостные не поймали» (15).
Отсутствие
материальных возможностей, а главным образом чёткой стратегии и ясных
представлений о том, за счёт каких ресурсов могут быть достигнуты позитивные
результаты водворения на новом месте, существенно ограничивали адаптационные
перспективы крестьян данной группы. В условиях, предъявлявших повышенные
требования к адаптационным механизмам, характерологические особенности
представителей этой части российского крестьянства заострялись, вследствие чего
снижалась эффективность адаптации, особенно в начальный её период, когда
установление адекватных взаимоотношений могло оказать решающее воздействие на
состояние системы человек – среда. Уйдя из родных мест «воровски, убёгом», т.е.
через конфликт, переселенец и в новом регионе оказывался в конфликтной
ситуации: на земельное обеспечение он мог рассчитывать только при наличии
свободных долей, ссудные мероприятия правительства касались его в
исключительных случаях, льготы на данную категорию лиц практически не
распространялись. Показательный эпизод: самовольным переселенцам из
Борисоглебского уезда Тамбовской губернии Жердеву, Трощеву и Камневу в
На
основании вышесказанного, а также исходя из положения, в соответствии с которым
адаптационные стратегии переселенцев формировались ещё до совершения акта
миграции, можно утверждать, что успех или неуспех адаптационного процесса
определялся потенциальными приспособительными возможностями конкретных
эмоционально-психологических структур личности, выражавшихся в особенностях
темперамента, внимания, памяти, аккумуляции информации и т.п. Переселенческий
поток, направлявшийся в регион освоения – Западную Сибирь во второй половине
XIX – начале XX вв. характеризовался психофизиологической гетерогенностью и
включал в свой состав конгломераты определённых личностных типов, обладавших
различным уровнем адаптационной готовности и способности к преодолению
адаптивных барьеров.
Исследование
селективности переселенческого движения, а также специфики миграционного
поведения крестьянства чернозёмных губерний Европейской России,
продемонстрировало большую адаптивную пластичность переселенцев, относившихся к
аффективно-ригидному типу, которому было присуще сознательное отношение к
переселению, наличие миграционного опыта и стратегии, достаточная материальная
обеспеченность. Этот слой мигрантов составлял около 1/3 от
общего числа переселенцев, прошедших в Западную Сибирь в период с 1861 по 1906
гг. и наиболее успешно интегрировался в естественно-географический,
экономический и социально-психологический контексты региона водворения.
Примечания:
1.
Березин Ф.Б. Психическая и психофизиологическая адаптация
человека. М., 1988. – с.131.
2.
ГА Орловской
области, ф.35, оп.1, д.53, л.41-42 об.
3.
ГАТО, ф.3, оп.44,
д.128, л.105.
4.
Кауфман А.А.
Хозяйственное положение переселенцев водворённых на казённых землях Томской
губернии. 1895. – т.1. – ч.1. – с.116.
5.
Швецов С.П.
Переселенческое движение на Алтай // Северный вестник. 1891. - № 7. – с.31.
6.
Там же, с.30-31.
7.
ГУТО ГАТ, ф.332,
оп.1, д.158, л.7-8.
8.
ГАТО, ф.3, оп.45,
д.965, л.7.
9.
Кауфман А.А. Ук. соч. – т.2. – ч.1. – с.122.
10.
Тихонов Б.В.
Переселения в России во второй половине XIX века (по материалам переписи и
паспортной статистики). М., 1978. – Приложение 1.
11.
Швецов С.П. Ук. соч. – с.324.
12.
Там же, с.331.
13.
ГАТО, ф.3, оп.44,
д.3063, л.89-90.
14.
ГАВО, ф.26,
оп.22, д.80, л.1-15.
15.
Дудоладов А.А.
Очерк переселенческого в Сибирь движения. Б.м., 1884. – с.28.
16.
ГА Тамбовской
области, ф.26, оп.2, д.646,
Автор: Чуркин Михаил
Константинович, докторант кафедры отечественной истории
Омского
государственного педагогического университета, кандидат исторических наук,
доцент.
E-mail: n_ churkina@mail.ru